Описание: “Занимательные истории и примечательные события из рассказов собеседников” – перевод извлечений из сочинения Абу Али аль-Мухасина аль-Танухи (в разг. арабском ат-Танухи) (10 в.) “Нишвар аль-мухадар ва ахбар аль-музакара”. Это собрание небольших анекдотов и занимательных историй, популярных среди жителей городов халифата, является хорошим источником для понимания их нравов и быта.
Автор: Абу Али аль-Мухассин аль-Танухи
Имя автора известно сравнительно узкому кругу арабистов-филологов. А между тем Абу Али аль-Мухассин аль-Танухи, вне всяких сомнений, — одна из самых примечательных фигур в истории арабской прозы классического периода.
Не порывая с традицией арабской литературы “адаба” (так именовались сочинения, написанные в легкой и занимательной форме и предназначенные воспитать образованного мусульманина — адиба, снабдив его необходимыми, по представлению средневековых арабов, знаниями в основном светского характера и обучив разумному и достойному поведению), он вместе с тем создал своеобразный жанр арабской новеллы, весьма отличный по своему характеру и от изысканной прозы образованной элиты, и от народной, основанной на фольклорной традиции литературы.
О жизни аль-Танухи известно сравнительно немного, главным образом из биографического словаря знаменитого ученого-энциклопедиста Йакута (1179-1229) и из словаря историка и биографа Ибн Халликана (1211-1282). Согласно содержащимся в этих источниках сведениям, аль-Танухи родился в семье судьи в Басре в 940 г. и умер в 994 г. в Багдаде. Как это часто бывало в средние века, он унаследовал от отца его профессию и был судьей в разных городах Ирака и Ирана (в Басре, Багдаде, Ахвазе и др.). Из самих “занимательных историй” явствует, что он был вхож в дома самых высокопоставленных лиц Багдада и в качестве образованного и литературно одаренного собеседника неизменно пользовался их гостеприимством и покровительством.
В историю арабской литературы аль-Танухи вошел прежде всего своими оригинальными антологиями. Одна из них, “Китаб аль-фарадж бад аш-шидда” (“Книга облегчения после тягости”), уже самим названием говорит о стремлении автора развлечь читателя, преподнести ему увлекательное чтение. Она содержит рассказы на самые различные темы, пословицы и стихи и напоминает своей композицией сочинения великого арабского прозаика 9 в. аль-Джахиза.
Несколько иной характер имеет многотомный сборник занимательных историй под названием “Нишвар аль-мухадара ва ахбар аль-музакара” (“Занимательные истории, записанные автором со слов его собеседников”). Как повествует сам автор во введении к своему труду, он решил записать истории, слышанные им от друзей, родственников или знакомых, чтобы “разумный, наделенный вкусом к знанию, понятливый и смышленый человек” мог использовать их в качестве нравственного урока и они наполнили бы его “такими достойными мыслями и чувствами, что у него не будет нужды черпать все это из собственного жизненного опыта или воспринимать с чужих слов. Они помогут ему подготовиться к жизни в этом мире и в мире ином… он не должен будет тратить свою жизнь на поиски правильных путей, и ему не придется дожидаться, когда годы обнаружат перед ним последствия тех или иных действий”.
Читая эти рассказы, мы как бы присутствуем при беседе, которую неторопливо ведут образованные багдадцы 10 в., собравшиеся для того, чтобы отдохнуть от дневных забот и развлечь друг друга повествованиями о примечательных происшествиях.
Традиция ораторского искусства и занимательного устного рассказа восходит у арабов к глубокой древности. Еще в доисламские времена аравитяне — кочевники и жители оседлых поселений — собирались в определенное время года на ярмарки, где бедуинские поэты и ораторы, представляющие враждующие между собой племена, состязались в поэтическом искусстве и красноречии. Подобные соревнования были приняты у арабов на протяжении всего средневековья. После возникновения Ислама центрами ораторского искусства — политических и религиозных выступлений — стали мечети, где во время пятничных молитвенных собраний халифы и военачальники выступали с речами, высказывая свои требования и угрожая непокорным, а оппозиционные правителям ораторы — с мятежными призывами.
Провинциальные правители, так же как и центральная власть, стремились усилить свое влияние на жителей подвластных им областей путем выступлений опытных и красноречивых ораторов. Религиозные проповедники собирали в мечетях слушателей и поучали их в благочестивых проповедях, призывая к воздержанию и покаянию. Собиратели хадисов диктовали слушателям записанные ими предания о деяниях и речах пророка, крупные знатоки богословия и мусульманского права читали лекции своим ученикам.
Кроме мечетей были и другие места общественных собраний. На рынках, в закусочных и в частных домах в период религиозных празднеств или торжеств по случаю свадеб или рождения детей жители собирались, чтобы послушать проповедников или рассказчиков, которые стремились развлечь слушателей занимательной историей.
Образ представителя городской богемы, талантливого оратора и литератора, бродяги и мистификатора, зарабатывающего на жизнь то зажигательными речами, то демонстрацией поэтического искусства, то просто различными мошенническими проделками, увековечен в макамах (коротких плутовских рассказах, написанных изысканной рифмованной прозой) аль-Хамазани (969-1007) и аль-Харири (1054-1122). Для всех этих выступлений требовался литературный талант, и успеха могли добиться лишь те ораторы, рассказчики и поэты, которые были в состоянии удовлетворить потребности аудитории, хотя и не слишком прихотливой, но понимающей толк в подобных выступлениях.
10 век вошел в историю средневекового Арабского Востока как период величайшего культурного расцвета. Могущественное арабо-мусульманское государство — Халифат — к началу 10 в. разделилось на множество самостоятельных областей во главе с местными правителями-эмирами, а столица Халифата – Багдад (“Городе мира”) – продолжал оставаться культурной столицей мира.
Однако распад халифата не оказал отрицательного воздействия на развитие всех форм арабоязычной культуры, напротив, появление множества политических центров с соперничающими между собой местными династиями способствовали быстрому прогрессу во всех областях науки и литературы.
В это время в разных областях исламского мира появляются на арабском языке многочисленные ученые труды по математике и астрономии, истории и географии, богословию и мусульманскому праву, медицине и фармакологии и другим наукам.
Процветает и изящная словесность — именно в это время творят такие замечательные поэты, как аль-Мутанабби (915-965), Абу Фирас (932-968), ас-Санаубари (ум. в 945 г.), аш-Шариф ар-Ради (ум. в 1016 г.) и аль-Маарри (973-1057), и появляется множество “посланий” личного, делового и научного характера мастеров эпистолярного искусства, а также огромное число сочинений литературы адаба.
В круг ценителей высокой литературы входили образованные придворные, чиновники и богатые горожане.
Багдадские халифы, а по их примеру и правители провинций и княжеств Сирии, Египта, Ирана и других областей халифата в своем соперничестве друг с другом и с Багдадом стремились утвердить культурный приоритет своих столиц, привлекая ко двору ученых и литераторов и осыпая их дарами.
В подражание двору богатые горожане устраивали в своих домах собеседования прославленных литераторов, где, как и при дворе халифа или эмира, находившийся на содержании поэт должен был посвящать своему покровителю выспренние панегирики.
Посетители литературных кружков обсуждали различные вопросы филологического характера, а поэты читали свои произведения.
Чтобы принимать участие в такого рода беседах, нужно было быть образованным и красноречивым, но также и находчивым, ибо в этой среде особенно ценилась легкость, с которой выступавший извлекал из своей памяти поэтический или языковой пример, парировал в поэтическом поединке нападки противника или экспромтом сочинял стихи на заданную тему. Все это способствовало живости беседы, развивало память участников и расширяло их эрудицию. В предлагаемом читателю собрании историй ат-Танухи часто говорится о беседах при дворе и в домах высокопоставленных лиц, об особой “специальности” сотрапезника (надима), в обязанности которого входило не только присутствие у покровителя во время трапезы, но и забота о том, чтобы трапеза сопровождалась приятной беседой, а также о людях с удивительной памятью, способных заучивать с одного прослушивания целые поэмы и помнивших множество примечательных историй.
Важнейшим культурным и литературным центром халифата в 10 в., естественно, оставался Багдад, в котором меценатством занимались сами халифы, буидские эмиры и знатные придворные. В самом Иране Буиды больше покровительствовали зарождавшейся новоперсидской литературе, что не мешало им привлекать ко двору и арабских литераторов и ученых. Параллельное развитие персидской и арабской литератур можно было наблюдать в таких городах Ирана и Средней Азии, как Шираз, Рей, Нишапур, Балх, Самарканд, Бухара.
К западу от Ирака, развивается арабская литература, ее главными центрами становятся столица Хамданидского княжества Халеб (Алеппо) (особенно в период правления Сайф ад-Даули), Дамаск и Фустат, где правит династия Ихшидидов.
В собрании историй ат-Танухи часто фигурируют члены династии Хамданидов, в частности прославленный Сайф ад-Дауля (916—967). В качестве мецената, воплощающего определенный социально-психологический тип, он фигура столь характерная, что заслуживает более подробной характеристики.
В своей резиденции в Халебе Сайф ад-Дауля вел жизнь знатного вельможи. В окрестностях города находился его дворец-крепость, где устраивались грандиозные пиры. Желая перещеголять багдадских халифов в блеске и изысканности своего двора, Сайф ад-Дауля привлекал в Халеб наиболее образованных людей своего времени, для чего щедро раздавал им гражданские и военные должности или назначал пенсии. Уже в первые годы правления он сумел превратить Халеб в один из самых крупных культурных центров мусульманского мира. Сюда съезжались люди со всех концов халифата, дабы пополнить знания, завершить образование, поработать в прекрасной библиотеке, насчитывавшей более 10000 рукописных книг, или просто пообщаться с крупными учеными, поэтами и прозаиками.
Окружение Сайф ад-Даули было весьма разнообразным. Тут были ученые разных специальностей: врачи и астрологи, философы и теологи. При дворе эмира в разное время проживали врач и астролог, переводчик научных сочинений с сирийского на арабский Иса ар-Ракки, шиитский теолог ан-Нахи аль-Асхар, астролог и астроном аль-Кабиси, знаменитый философ аль-Фараби. Но более всего Сайф ад-Дауля любил окружать себя филологами и поэтами. Его гостеприимством пользовались филологи аль-Фариси и аль-Джинни, наставник сыновей эмира знаменитый ученый-филолог и знаток адаба Ибн Халавайх, поэты Кушаджим, ас-Сари, ан-Нами и аль-Баббага, замечательный поэт ас-Санаубари. Наконец, в его резиденции много лет провели виднейшие поэты арабского средневековья аль-Мутанабби и двоюродный брат эмира Абу Фирас. С полным основанием средневековый филолог ас-Саалиби мог утверждать, что с приходом к власти Сайф ад-Даули центр арабской поэзии переместился в Сирию.
По понятиям своего времени, Сайф ад-Дауля был человеком широко образованным. Он был хорошо осведомлен в исламской догматике, имел представление о философии, интересовался астрономией, любил музыку и каллиграфию и т. д., словом, был сведущ во всем, что входило в понятие “адаб”. Как всякий эмир, принадлежавший к арабской элите, он любил и знал арабскую поэзию, сам писал стихи и разбирался в тонкостях арабского языка. Авторитет Сайф ад-Даули как ценителя поэзии был столь велик, что знаменитый философ, составитель антологий и знаток музыки Абу-ль-Фарадж аль-Исфахани счел возможным посвятить ему свою “Книгу песен”.
Обычно Сайф ад-Дауля сам возглавлял “маджлис аль-унс” (“дружеское собрание”, или “собрание для задушевной беседы”), выступая верховным арбитром в ученом споре или оценивая поэтическое произведение. Эти собрания были относительно демократичны, социальные различия на них до известной степени стирались, и, несмотря на капризный, переменчивый характер эмира, покровитель и опекаемые относились друг к другу с уважением. Иногда на этих собраниях присутствующих обносили вином, перед гостями выступали певцы, певицы и музыканты.
Уважение к гостям ничуть не мешало Сайф ад-Дауле с удовольствием наблюдать соперничество между его приближенными, которое нередко приводило к грубым столкновениям, но вместе с тем давало участникам возможность обнаружить в словесном турнире свои знания и способности. Во время дискуссий, особенно по вопросам филологии, каждый из участников мог сколь угодно яростно отстаивать свою точку зрения, невзирая на общественное положение оппонента, и спорщики часто обменивались резкостями. Ас-Саалиби рисует сцену спора аль-Мутанабби с Сайф ад-Даулей, когда эмир вынужден был признать себя побежденным, а во время одного столкновения аль-Мутанабби с Ибн Халавайхом филолог даже позволил себе ударить поэта.
По-иному протекала литературная жизнь в столице Египта Фустате, где, копируя багдадский и халебский дворы, Ихшидиды покровительствовали философу аль-Кинди и многим выдающимся филологам. Но в отличие от Халеба, где вся культурная жизнь концентрировалась в одном центре, в кружке самого эмира, в Фустате было несколько литературных кружков. Ас-Саалиби называет многих поэтов Сирии и Египта, но чаще всего упоминает участников кружка высокопоставленного чиновника Салиха ибн Ришдина.
В Иране прославился своим литературным кружком вазир буидских правителей Исмаил ибн Аббад ас-Сахиб (ум. в 995 г.), а в Нишапуре в доме местного богача-мецената происходило знаменитое состязание поэтического и филологического характера между литератором аль-Хваризми и знаменитым поэтом и автором макам аль-Хамазани. В перерывах между учеными речами и литературными диспутами участники всех этих кружков любили для отдохновения обменяться городскими и придворными сплетнями, рассказать друг другу анекдот из жизни городских низов или какую-либо занимательную историю.
По свидетельству ас-Саалиби, в доме вазира аль-Мухаллаби в Багдаде дважды в неделю собирались судейские чиновники, среди которых были кади Ибн Кариа, выдающийся мутазилитский теолог, главный кади Багдада Ибн Маруф (918—991), а также отец ат-Танухи кади Абу-ль-Касим ат-Танухи.
Участники собраний обычно развлекали друг друга короткими смешными и поучительными историями и анекдотами, изощрялись в искусстве острословия. “Длинные истории больше подходят для рассказчика легенд, чем для общества людей образованных”, — замечает по этому поводу историк и географ 10 в. аль-Масуди (ум. в 956-57 г.). Любопытно, что многие из участников собраний у аль-Мухаллаби упоминаются ат-Танухи среди лиц, от которых он позаимствовал свои занимательные истории. Так, в числе своих информантов ат-Танухи неоднократно называет и Ибн Кариа, и Ибн Маруфа, и собственного отца. Собрания-пиршества аль-Мухаллаби посещал также столь часто цитируемый ат-Танухи катиб Абу-ль-Фадль Мухаммад ибн Убайдаллах ибн аль-Марзубан аш-Ширази, о чем упоминает и сам автор. По-видимому, это и был тот круг лиц, которые поставляли автору собрания обильную информацию.
Беседы в домах меценатов, в многочисленных кружках, во время разнообразных празднеств, на рынках, в закусочных и в других общественных местах восполняли потребность всех слоев общества средневекового арабо-мусульманского города в совместной культурной жизни. Во время этих собраний участники обменивались сведениями обо всем происходящем, здесь складывалось общественное мнение, устанавливались нормы морали, вырабатывался общий взгляд на политические события. Они были и школой жизни, и своеобразным зрелищем, образовывающим участников, воспитывающим их и развлекающим, т.е. своего рода театром адаба, где обмен опытом и социальное общение происходили в форме устных рассказов и живых сцен.
Подобные собрания были превосходным дополнением к литературе адаба, и цель их, так же как, скажем, цель “Книги о скупых” аль-Джахиза, состояла в передаче определенных знаний с использованием всей многовековой традиции, формировании в занимательном и поучительном виде сложившейся системы ценностей. Естественно, что для осуществления подобной цели в условиях салонных и собраний более всего подходил устный рассказ, в котором речь шла о реальном событии и из которого слушатель мог бы вынести для себя полезный урок.
Жанр занимательного рассказа достиг своего расцвета на почве арабского средневекового города. В народном варианте арабские рассказы, входившие в репертуар довольно многочисленной корпорации сказителей, оказались включенными в книгу “Тысяча и одна ночь”, которая на протяжении всего средневековья третировалась людьми благочестивыми и образованными как чтение, недостойное серьезного внимания и с моральной точки зрения даже вредное.
Развитие городской жизни привело к расширению круга читающей публики, и горожане предъявляли спрос на литературную продукцию, которая соответствовала бы их миропониманию и вкусам. Изысканная проза и придворная поэзия не слишком волновали их воображение, и они предпочитали слушать или читать произведения народной словесности: сказки, народные романы-эпопеи любовно-героического характера, стихи простонародного содержания. Народные сказки и рассказы бытового и фантастического характера никогда не претендовали на достоверность. Напротив, они изобиловали вымыслом, в котором играла самая необузданная фантазия, и были призваны в первую очередь развлечь слушателей, воздействуя на их воображение, а если в них и встречался элемент дидактики, то он не доминировал и ему отводилась второстепенная роль.
Образованная часть средневекового арабского общества знала свои новеллы-истории, отличные от рассказов и сказок, вызывавших интерес простонародья. Эти истории пользовались большой популярностью во время бесед в кругу людей образованных, относившихся к вымыслу с настороженностью.
Занимательные рассказы из современной жизни, циркулировавшие в среде людей образованных, в первую очередь носили нравоучительный характер, и авторы их постоянно заботились о том, чтобы у читателя не создалось впечатление, будто рисуемые в них происшествия и события в действительности не имели места. Для этого они снабжали их точными сведениями о том, от кого и при каких обстоятельствах эти истории были почерпнуты. Так обычно поступал аль-Джахиз, широко использовавший самые разнообразные литературные источники или ссылавшийся на сообщения достойных доверия очевидцев. Рассказы эти редко заимствовались из иноземного фольклора, обычно их возникновение было связано с местной арабо-исламской почвой. Разумеется, и в этих “правдивых” историях, как и во всяких показаниях очевидцев всех времен, присутствовал элемент бессознательного вымысла. Фантазия средневекового писателя была ограничена тем, что может быть определено как средневековое „правдоподобие”. Это „правдоподобие” резко отлично от правдоподобия современного. Оно допускает чудо, но не допускает отступления от хронологии, не разрешает вымышленных имен, вымышленного времени, вымышленной топографии действия”.
Сборник занимательных историй ат-Танухи лежит как бы на пересечении народной сказительной традиции вымысла и литературной традиции псевдодокументальности образованной части общества. С литературой адаба истории ат-Танухи сближает целевая установка на назидательность и достоверность, с народной новеллистикой — на развлекательность. Промежуточный характер носит сам замысел сочинения, которое уже имеет определенного автора, но фактически представляет собой свод ходячих историй, т.е. является созданием некоего социального коллектива. В какой-то мере характер этих историй определяется и самим общественным положением автора, который был кади и потому принадлежал к образованному и привилегированному слою общества, к интеллектуальной элите, но при этом не был ни философом, ни теологом. Судейское сословие, равно как и многочисленное чиновничество, было носителем светской образованности в большей мере, чем мусульманские ученые-богословы (улемы) и мусульманские юристы (факихи), а постоянное общение судьи-практика с представителями различных социальных групп обогащало его житейский опыт, вводило его в самую гущу проблем средневекового общества и делало его особенно чутким к интересам и запросам различных его слоев. Не случайно подавляющее большинство информантов ат-Танухи состояло из его коллег-судей.
Ат-Танухи не был назойливым моралистом, исходившим из абстрактной исламской теории и пытающимся в своей книге передать читателю какие-либо специальные познания или преподать ему нравоучение. Жизнь в средневековом обществе стран Востока в условиях полнейшего произвола и бесправия всех его членов, от простого ремесленника до халифа, требовала от человека особых навыков, исключительной выдержки и изворотливости, которые вырабатывались у подданных повелителя правоверных многими веками тяжкого опыта. Ат-Танухи в предисловии к книге четко формулирует свои задачи — подготовить читателя к житейским испытаниям, передать ему на живых примерах опыт многих поколений, вооружить его сведениями, которые помогут ему ориентироваться в жизни и научат поведению в различных обстоятельствах. Все это, по его мнению, должно было быть полезным всякому человеку вне зависимости от его положения в обществе.
В отличие от уличных рассказчиков, собирателей и передатчиков фольклорных произведений различных жанров (народных или рыцарских эпопей, сказок и рассказов и т. п.) ат-Танухи, подобно своему предшественнику аль-Джахизу и мастерам адаба, отвергает всякий вымысел и всегда старается подчеркнуть, что сообщаемые им истории на самом деле имели место в жизни и сведения об излагаемых событиях почерпнуты им из достоверных источников. Поэтому, следуя хадисной традиции, он постоянно приводит подробный иснад, сообщает об очевидцах и передатчиках, из уст которых он слышал ту или иную историю. А если по каким-либо причинам источник сообщения оказался утраченным, ат-Танухи считает своим долгом сообщить об этом особо, говоря: “Рассказчик упомянул имя купца, от которого он слышал эту историю, но я это имя забыл”. Тем не менее, скрупулезно приводя порой весьма развернутый иснад, ат-Танухи в своем собрании не пренебрегает и занимательными, невероятными историями (в нашей классификации “Рассказы о заморских странах”, “Рассказы об удивительных событиях”) совершенно в духе аналогичных новелл из “Тысячи и одной ночи”. При этом он, как и всякий средневековый человек, верит в услышанное… или по крайней мере делает вид, что верит.
Структура всего собрания историй ат-Танухи — комплекс рассказов, никак не систематизированных ни по тематике, ни по заключенной в них морали. Те элементы циклизации, которые иногда можно в собрании обнаружить (например, в одном месте оказываются собранными несколько историй о халифе аль-Мутадиде, в другом — о суфиях, об аль-Халладже), — по-видимому, следствие ассоциативности мышления, а не результат сознательной попытки систематизации материала. Такое отношение автора к композиции декларировано им в предисловии и естественно вытекает из его общей установки на развлекательный характер собрания. Восприняв традиционную практику такого мастера арабской средневековой прозы, как аль-Джахиз, он полагает, что читателя нельзя утомлять однотипным повествованием, но следует давать ему разнообразное чтение, что привнесет в материал элемент занимательности и позволит ему обращаться к отдельным частям книги как к самостоятельному законченному целому. В любой из частей книги можно найти истории, посвященные всем основным темам собрания. Отсутствие в собрании ведущей центральной темы и доминирующего дидактического начала, а также вкус к описанию необычного, занятного, способного развлечь сближают истории ат-Танухи с народной новеллистикой.
Не подлежит сомнению, что в отличие от рассказов “Тысячи и одной ночи” в основе большей части историй ат-Танухи лежат подлинные, сообщенные автору современниками и очевидцами факты и события. Тем не менее связь собрания ат-Танухи с народной литературой ощущается еще и в “беллетризации” материала: претендуя на точный пересказ подлинных историй, автор “драматизирует” каждый из эпизодов повествования, вкладывая в уста персонажей целые речи, подробно и со вкусом передавая содержание обширных диалогов, якобы имевших место в действительности. Он рассказывает о переживаниях и настроении действующих лиц, следит за ходом и смыслом событий, выявляя их реальные причины и изображая их наглядно, близко к действительности, подчеркивая при этом художественно выразительные детали и бытовые подробности, и воспроизводит социально окрашенное поведение героев с учетом общественного положения каждого из них и “в духе” сюжета каждой из историй. Психология героев не ускользает от внимания автора, и он постоянно проявляет интерес к тому, чтобы разобраться в мотивах их поступков и в побуждениях каждого из персонажей.
Такой же характер носят и исторические свидетельства ат-Танухи — рассказы о халифах, эмирах, вазирах и связанных с ними событиях политической истории. Своеобразный документализм этих историй и красочное, театрализованное изображение событий обретают в них своеобразное эстетическое двуединство. Каждая из историй собрания — это не только сухое документальное описание события, но яркая, полнокровная сцена, целый спектакль из жизни халифов, эмиров, придворных или горожан.
Язык и стиль историй ат-Танухи сравнительно просты, и это существенно отличает его собрание от сочинений предшествовавших ему авторов произведений адаба (например, слог сочинений жившего одним столетием ранее аль-Джахиза значительно сложнее и изысканнее) и от крайне витиеватого стиля его современников, авторов произведений эпистолярного жанра, таких, как аль-Мухаллаби, который так часто упоминается в рассказах ат-Танухи, Ибн аль-Амид, Исмаил ибн Аббад ас-Сахиб, аль-Хамазани, и многих других. В то время как сюжет послания для мастеров эпистолярного жанра был лишь поводом для того, чтобы продемонстрировать свое литературное мастерство, и всего лишь стержнем, на который автор нанизывал бесчисленное множество риторических украшений, нагромождал вычурные эпитеты и гиперболы (в своем собрании ат-Танухи приводит образцы подобных посланий), ат-Танухи, как правило, в первую очередь заинтересован самим рассказом о событиях и не испытывает особой любви к слову, как таковому. Он пишет на литературном языке своего времени, стараясь избегать его засорения диалектизмами и простонародной речью, хотя в тексте иногда и встречается лексика, характерная только для Ирака. Несмотря на известное пристрастие автора к основным приемам арабского литературного стиля эпохи (поэтика парных эпитетов и парных синонимических конструкций, употребление рифмованной и ритмизованной прозы и т. д.), в целом его повествование — это живая речь, лишенная вычурных оборотов и необычной лексики, насыщенная индивидуальными речевыми характеристиками, помогающими ощутить за ними социальный облик различных персонажей.
Культурно-историческое значение содержащегося в этом пестром собрании материала трудно переоценить. Перед читателем проходят картины жизни средневекового арабского государства, пропущенные через сознание образованного судьи. В предисловии автор приводит длинный перечень персонажей своего повествования, из которого видно, что оно охватывает все слои арабо-мусульманского общества от нищего-бродяги и представителей почти всех городских профессий до халифа. Однако при всей пестроте собранного ат-Танухи материала можно попытаться выявить доминирующие в собрании темы и мотивы.
Такая “циническая”, как бы мы сказали, обнаженность не прикрытых никаким флером приличия злокозненных расчетов сродни наивной эротичности описания любовных сцен “Тысячи и одной ночи”. Это не нарушение, не преодоление приличий, как это будет в европейской литературе начиная с 17 в., а еще девственное неведение о них. И хотя автор собрания историй — судья, элемент моральной оценки в его книге минимален. Отдавая дань исламской этике, ат-Танухи ценит честность и правдивость, но находчивость и умение ловко изворачиваться его занимают больше. Отдавая должное храбрости и стойкости, он все же склонен больше восхищаться хитростью. Такая “шкала ценностей” естественно вырастает из социальной структуры средневекового мусульманского общества и обусловлена формой его функционирования.
Ат-Танухи был сторонником мутазилитов — мусульманских богословов-рационалистов, признававших разум важнейшим критерием религиозного познания. Скептически относясь к вере в чудеса, он приводит в своем собрании множество “разоблачительных” историй о мистиках-суфиях, об аль-Халладже, а также обо всяких обманщиках, спекулирующих на вере в джиннов и прочих, отвергаемых мутазилитами суевериях. Однако его скептицизм ограничен рамками умеренного рационализма, сосуществуя не только с глубоким уважением к святости и аскетизму, но и со многими предрассудками его времени.
Таким образом, составленный ат-Танухи свод занимательных историй не только рисует перед нами средневековое арабо-мусульманское общество, его быт, нравы, социальную структуру и психологию, но дает возможность понять круг представлений образованного мусульманина того времени. При этом необходимо учитывать, что термин “автор” можно употреблять в данном случае лишь условно. Сочинение ат-Танухи вернее назвать авторизованным сводом новелл, сложившихся на протяжении 9-10 вв. в культурном и околокультурном городском и придворном обществе, что несомненно увеличивает его культурно-историческую достоверность и значимость. Истории ат-Танухи — это то, о чем думали и говорили его современники, что их радовало и тревожило, что создавало критерия для выработки системы ценностей и формировало мировоззрение, словом, то, что составляло один из важнейших элементов их культуры.
В большинстве рассказов ат-Танухи действуют реальные исторические личности. Мы встречаем в них имена всех аббасидских халифов от аль-Мансура (754-775) и Харуна аль-Рашида (786-809) до аль-Таи (974—991), буидских эмиров, наиболее известных вазиров, высших чиновников халифата и судей, в них фигурируют вождь иранских повстанцев мужественный Бабек и знаменитый суфийский проповедник аль-Халладж, прославленные поэты X в. аль-Мутанабби и Абу Фирас и другие знаменитые люди. В его собрании в основном отражены события, происходившие на протяжении трех столетий (8-10 вв.), однако о событиях второй половины 10 в. (когда жил сам автор) говорится очень немного. Вполне естественно, что в трактовке ат-Танухи исторического материала невозможно проследить единый подход.
В рассказах о прошлом ощущается элемент легендарности. Так, облик Харуна ар-Рашида напоминает портрет, встающий из новелл “Тысячи и одной ночи”, правление щедрых Бармекидов (8 в.) вспоминается как доброе старое время, с почтением говорится о халифе аль-Мутадиде (892-902), сумевшем добиться временной политической стабилизации государства, а отношение к событиям современным часто носит критический характер. Мысль о постепенной “порче нравов” хорошо иллюстрируется автором в рассказе о драгоценных благовониях, которые халиф аль-Мутадид тщательно берег, халиф аль-Муктафи (902-908) умеренно расходовал, а халиф аль-Муктадир (908-932) бессмысленно расточал.
В этом отношении примечательно, что правители, при которых ат-Танухи довелось жить, появляются на страницах его собрания гораздо реже, чем их предшественники, и характеризуются в основном в негативном плане. Однако, отдавая дань характерной для патриархального сознания идеализации прошлого и порицая свое время, как “испорченное”, ат-Танухи в понимании диалектики исторического процесса обнаруживает редкую для средневекового человека широту мысли, признавая также и исторический прогресс. “Ведь и в наше время, — пишет он, — и в недалеком прошлом наука раскрыла такие тайны, а мысль достигла такой изощренности, которые едва ли были понятны и доступны нашим предшественникам в века минувшие”.
В собрании ат-Танухи нашли отражение многие исторические события, известные нам и из других источников; оно представляет собой неисчерпаемый кладезь сведений и ценнейший материал для историков, социологов и экономистов. Однако это сочинение коренным образом отличается от сочинений средневековых историков. Исторические личности в его рассказах — это литературные персонажи, которые, вступая в те или иные отношения с окружающими, действуют и говорят, обнаруживая свой характер и проявляя разнообразные эмоции. Мы видим “сильных мира сего” не только при исполнении их обязанностей, но и во время дружеских бесед, за трапезой, в гареме, на охоте и т.д. Таким образом, в сочинении ат-Танухи органически переплетены исторические сведения, легенды и литературный вымысел.
По свидетельству Йакута, ат-Танухи работал над своим собранием занимательных историй 20 лет, и в окончательном виде оно составляло 11 томов. К сожалению, труд ат-Танухи сохранился неполностью. Впервые первые два тома были изданы с английским переводом по парижской рукописи в 1921-1922 гг. Тексты 3-го и 8-го томов сочинения были изданы в журнале Дамасской Академии наук в 1930, 1932,1933 гг. (“Маджаллат аль-Маджма аль-ильми аль-араби”. Дамаск). Английский перевод 8-го тома был издан в журнале “Islamic Culture” (1929, 1930, 1931, 1932).
Язык: русский
Дата издания: 10 в.
Количество страниц: 301
Эта редкая книга доступна только в цифровом формате. Вы получаете файл книги на Ваш имэйл после перечисления оплаты
Цена: 4 USD / 3 EUR / 30 грн. Оплату можно производить в UAH, USD, EUR